Конструирование армянской идентичности в диаспоре и память о геноциде армян

Термин “диаспора” с недавних пор стал очень распространенным, однако вместе с этим не прибавилось ясности в его понимании. Так, например, Мильтон Эсман в качестве рабочего определения термина “диаспора” предлагает следующее: “Группа этнического меньшинства, с эмигрантскими корнями, которая поддерживает чувственные или материальные связи с родиной”.[1]

Есть также и множество других определений, при которых учитывается самоопределение данной группы как “диаспора” или же отсутствие оного. Для армян диаспоры же данный термин является вечным напоминанием о травматическом прошлом, которое и породило саму диаспору.

Геноцид оставил в коллективной памяти армян (как в диаспоре, так и на родине) непоправимые раны, которые даже по прошествии нескольких поколений не могут быть залечены, ибо “общность памяти”, каким является и армянская диаспора, продолжает регенерацию травматических воспоминаний, которые усиливаются при полном отсутствии признания факта со стороны нынешних властей Турции.[2]

Однако память о геноциде армян среди армян диаспоры развивалась на протяжении десятилетий неравномерно, и не всегда эта память такую играла ключевую роль, как на данном этапе. Вплоть до 1923-24-х годов, бывшие османские армяне, пережившие геноцид, сохраняли надежды на скорейшее возвращение на родину, но все эти надежды были развеяны решениями Лозаннской конференции и последующими действиями со стороны турецкого правительства.

Стало понятно, что эти армяне останутся в своих новых очагах надолго, однако с этой постановкой вопроса не все в диаспоре были согласны. Одни придерживались того мнения, что без Армении (ничего, что советской) “армянскость” в диаспоре долго сохранять нельзя, и надо “возвращаться” в советскую Армению (откуда они не были родом), другие же утверждали, что пока Армения советская, она не может обеспечивать национальное развитие для армян и с этой целью надо оставаться в диаспоре.

На протяжении 1920-30-х годов в общественной жизни армянской диаспоры важнейшую роль играли армянские традиционные партии, АРФ Дашнакцутюн, Социал-демократическая партия Гнчакян, и Либерально-демократическая партия Рамкавар. При ослабевающем влиянии армянской апостольской церкви эти партии в диаспоре взяли в свои руки всю полноту ответственности за социально-политическую жизнь в армянской диаспоре.

АРФ имела преобладающее политическое влияние во многих армянских колониях, и две другие партии пытались противостоять этому. АРФ также имела ярко выраженную антисоветскую позицию, которая понятна, если учитывать тот факт, что партия стояла у власти в независимой Армении, в 1918-1920 гг. Другие же партии, которые во многом не были согласны с большевиками, пытались в вопросе Армении занимать более прагматическую позицию, признавая советскую Армению как свершившийся факт, и рассматривали ее в качестве базы для последующих действий в направлении обретения территориальной целостности и независимости.[3]

АРФ с 1919 года провозгласила своей целью “свободную, независимую и объединенную Армению” и считала, что советская Армения, оккупированная большевиками, не может считаться родиной для всех армян. Главной целью для дашнаков было освобождение Армении от большевиков, а затем уже и объединение восточных и западных частей Армении.

С другой стороны, коммунисты в диаспоре, которыми руководили из Еревана (следовательно, и из Москвы), вели активную антидашнакскую агитацию, в своих усилиях частично упираясь на другие антидашнакские силы в диаспоре – на гнчаков и рамкаваров. Коммунисты, которые ратовали за интернационализм и за такую формулу этничности, которая будет “национальной по форме и социалистической по содержанию”, не могли не иметь разногласий с рамкаварами и гнчаками, которые, несмотря на то, что одна партия была “буржуазной”, а другая – “социал-демократической”, были довольно-таки националистическими.

После тяжелых в материальном и идеологическом плане лет, во второй половине 1920-х армянскую диаспору, которая уже почти состоялась, стал волновать вопрос выживания армян как общности . Быстрая аккультурация и возможная ассимиляция, при малых шансах на возвращение на родину или репатриацию, вызвала необходимость усилить структуры диаспоры, а также пропагандировать, особенно среди молодежи, национальные идеи. Уже со второй половины 1920-х годов память геноцида армян от индивидуальных воспоминаний перерастает в явление социальное.

Судя по материалам армянской диаспорной прессы, уже с 1924-25 годов память о “егерне”[4] стала важным в социальном плане. 24 апреля – день когда 1915 году в Константинополе ночью были арестованы сотни армянских интеллектуалов, представители культурной, политической общественной элиты и в последствии уничтожены по дороге в пустыни, стал символом дня поминовения жертв егерна. В этот день, как правило, в армянских церквях в диаспоре служили поминальную мессу по убиенным, однако, за редкими исключениями, церемонии проходили в рамках “армянского гетто”, в отличие от нынешнего периода.

Для печатных органов АРФ, гнчаков, рамкваров тема памяти геноцида армян стала главной в выпусках 24 апреля, уже начиная с середины 1920-х. Газетные передовые в этот день передавали настроения в разных политических кругах в диаспоре. Гнчаки и рамкавары находили утешение в существовании Советской Армении, в газетных заголовках звучит мысль о том, что жертвы (которых часто именовали “мучениками”) “погибли за будущее Армении” или же “за свободу Армении” и т.п. Печатные органы же АРФ, не могли разделять такого оптимизма, единственным утешением для них служило лишь “героическое прошлое”.[5]

Коммунисты же сперва клеймили АРФ и другие “националистические партии” за эксплуатацию памяти егерна, “которая пробуждает расовую ненависть”, однако под риском потери и без того низкой популярности среди армян диаспоры, стали иногда участвовать в траурных мероприятиях 24 апреля, а также печатать статьи по этой теме в своих органах прессы в выпусках 24 апреля.[6]

Острая идеологическая борьба внутри диаспоры лишала армянскую политическую элиту диаспоры возможности выступать единым фронтом за армянский вопрос. АРФ, которая объявляла свою монополию на армянский вопрос, тем не менее, подвергалась нападкам со стороны некоторых своих же членов, которые ее обвиняли в сосредоточенности на антисоветской пропаганде, и, как следствие этого, упущении из вида сути армянского вопроса и предательстве дела. Эти группы были организованы в начале 1930-х в виде движений “марткоцакан” (от слова “марткоц”– батарея), возглавляемых молодым писателем из Парижа Вазгеном Шушаняном, и “цегакрон” под руководством Г. Нждеха. Эти группы, однако, не сумев взять верх во внутрипартийной борьбе в АРФ, откололись от партии и просуществовали недолго.

В течение Второй мировой войны Нждех и его соратники примкнули к Германии, как объясняет Нждех, с тем, “чтобы спасать Армению от турецкого нашествия при победе Германии”.[7]

Новые надежды и перспективы открылись для решения армянского вопроса после победы Советского Союза во Второй мировой войне. Сталин, воодушевившись территориальными приобретениями в Европе, предъявил территориальные претензии также на части Восточной Армении, отторгнутые от Армении по Московским и Карским договорам от 1921 года, а также на области в Западной Армении. В связи с этим, делегаты – представители армян со всего света, собравшиеся на конклав в Эчмиадзине в июне 1945 года, а также в созванном в 1947 году в Нью-Йорке “Всемирном конгрессе армян”, обратились к Сталину, советскому правительству и к Объединенным Нациям с призывом о “справедливом решении армянского вопроса”.[8]

Однако вскоре после того, как администрация Трумэна объявила о своей решительности в сохранении территориальной целостности Турции, СССР пришлось отказаться от территориальных претензий и попытаться договориться с Турцией.

Хотя националистические круги в диаспоре были разочарованы, все-таки это показало им способ, с помощью которого можно сохранять надежды на хоть какое–то урегулирование армянского вопроса: “интернационализация вопроса” с вовлечением СССР как главного защитника армянских интересов – своего рода продолжение старой “русской ориентации” у армян.

1965 год был переломным в истории армян диаспоры и в истории памяти о геноциде армян. 24 апреля 1965 года во многих городах мира проживающие там армяне вышли на улицы на демонстрации, призывающие признать геноцид Турцией и возместить ущерб за территориальные и материальные утраты. Важным был тот факт, что в Советской Армении, в Ереване, многотысячный митинг, во главе которого стояли деятели культуры и науки, предъявил аналогичные требования, тем самым извещая о “национальном пробуждении” в Советской Армении.

В создавшихся условиях АРФ, которой грозила утрата популярности в диаспоре, пришлось идти “в ногу со временем”, т. е. занять более позитивную и реалистическую позицию в отношении к СССР, и к советской власти в Армении в частности. По этой части у АРФ были куда более радикальные соперники, такие, как ASALA, которая обвиняла АРФ в предательстве национальных интересов армян.[9]

Радикально настроенная террористическая организация ASALA ратовала за решение армянского вопроса путем воссоединения восточных и западных частей Армении под Советским Союзом, что наводит специалистов на мысль, что идеология организации была марксистской . Не вдаваясь в такие подробности, которые в данном случае почти не относятся к делу, надо отметить, что ASALA удалось обратить внимание мирового сообщества на армянский вопрос и тем самым способствовать большей интернационализации вопроса, кроме того, эти действия способствовали большей мобилизации тех кругов в диаспоре, которые до этого не были активными в национальных делах.[10]

Однако к концу этапа “армянского террора” (1975-1985 гг.) борьба, которая, в основном, была нацелена против тех турецких дипломатов, которые в других странах вели пропаганду против геноцида и против армян, переросла в кровавые междоусобицы и потеряла тот интерес, который изначально проявляли армяне диаспоры.

В период 1970-80-х, как утверждают исследователи, в армянских общинах западных стран (в основном, это касается Франции, США и других европейских и американских стран) традиционная форма этничности с патриархальными устоями, привязанностью к языку, культуре, истории и т.п. заменилась символической этничностью, которая менее требовательна к поведению отдельных индивидов, чем традиционная форма, однако в действии может быть вполне сопоставимой с реальной этничностью.[11]

Символическая этничность, как утверждает Г. Ганс, “характеризуется ностальгической приверженностью к культуре эмигрантского поколения, любовью и гордостью за традиции, которые можно чувствовать без их включения в повседневную жизнь” .[12]

Символическая этничность на данном этапе является главным видом сохранения армянской идентичности в диаспоре, при этом одним из опорных идей данной символики является память о геноциде армян.

Социологические исследования среди армян США и Франции показывают, что большинство живущих там армян третьего поколения уже не владеют армянским языком, мало знают про культуру, традиции и историю Армении (армян), однако в то же время те же самые респонденты, которые в большинстве случаев называют себя американо-армянами (American-Armenians) или же франко-армянами (French-Armenians), как правило, гордятся своими корнями и не пассивны в “армянском деле”. Значительный процент из них, например, в США – 40%, хотя бы раз подписывались под петицией за признание геноцида Конгрессом США. Многие хотя бы раз участвовали в поминальных мессах, траурных митингах, демонстрациях и других мероприятиях 24 апреля.[13]

Все это показывает, что символическая этничность ярко проявляется в политической деятельности армянской диаспоры, и то, что она символическая, в данном случае не отражается негативно на этой деятельности. При большом количестве смешанных браков в некоторых общинах (например во Франции и США – примерно 60%) “символическими армянами” часто считаются те, которые иначе отвергались бы традиционными кругами:[14] такое переосмысление этничности у части диаспоры дает возможность продления существования диаспоры. Более того, такие “армяне через дефис” своей двойной социализацией влияют положительно на интернационализацию армянского геноцида и его вовлечение в мировой историографический дискурс.

Армяне, таким образом, после двух-трех поколений на Западе подверглись аккультурации, что и качественно изменило диаспору. Если в 1920-30-х годах популярен был дискурс о том, что диаспора – это временное явление перед возвращением на родину (будь то реальную – Западную или же более символическую – Восточную, Советскую) то за последние десятилетия становится очевидным, что такая риторика в большинстве случаев не соответствует реальности.

После большой репатриации конца 1940-х, все чаще слышен дискурс о “легитимизации” диаспоры. Диаспора, по утверждению многих ее деятелей, становится автономным явлением, хотя и связанным с родиной. Многие полагают, что именно позиция диаспоры сильна для того, чтобы помочь родине, как это показали 1990-е годы и нынешний период.

Вместе с этим, в последнее время и в Армении, и в диаспоре слышны призывы к “невмешательству” во внутренние дела друг друга, чему, однако, противится, в частности, АРФ в диаспоре и в Армении.[15]

Потеря интереса к традиционным партиям с их вечным, но все менее понятным антагонизмом к 1970-80-м привела к созданию ряда неполитических организаций, которые были на самом деле неполитическими только отчасти, и претендовали на общедиаспорное признание ввиду их деятельности.

С конца 1960-70-х, когда из–за неутихающих потрясений на Ближнем Востоке многие армяне из колоний в этих странах перебрались, в основном, в США, армянская диаспора в Америке стала новым центром общественной деятельности в диаспоре. В США продашнакскими кругами был создан Армянский национальный комитет Америки (ANCA), который, в отличие от “геттоизированной” деятельности АРФ, вел активную кампанию внутри американского общества. АНКА на данный период является одним из главных инструментов армянского лобби в Конгрессе США, благодаря своим активным контактам с другими аналогичными этническими организациями в США, а также благодаря поддержке широких кругов армянской общины США.

Другая параллельная организация – Армянская ассамблея Америки (ААА), у которой схожие с АНКА цели: лоббирование за армянское дело и армян в Конгрессе – была создана в 1972 году при поддержке прорамкаварского Общеармянского благотворительного союза (AGBU). ААА поддерживает контакты с организациями по защите прав человека, по гражданским правам и т.п.

В США в 1982 году АНКА создал исследовательский центр по современной арменологии – Институт Зорян, “в ответ” на который ААА в 1997 году создал свой центр – Армянский национальный институт (ANI). Оба центра занимаются исследованиями в области истории геноцида армян, диаспоры и армянского вопроса.

Как некоторые специалисты утверждают, создание таких параллельных организаций, которые скорее конкурируют, чем враждуют, положительно влияет на общее дело, так как разные группы свою деятельность адресуют разным слоям населения, а исследователи, скорее, дополняют друг друга.[16]

В 1980-х казалось, что прежние острые разногласия между разными политическими силами в диаспоре отчасти были сглажены, а разногласия между родиной и диаспорой уже позади, и что удалось достичь какого-то консенсуса, столь необходимого в течение нескольких десятилетий. Такая ситуация, однако, недолго продержалась. Национальное пробуждение в Армении в 1988 году, риторика которого передвинулась с карабахского вопроса на вопрос независимости Армении, спутало все карты в диаспоре.

Диаспора в целом со своими традиционными организациями не была готова к такому повороту событий. После долгого молчания 1 октября 1988 года партии АРФ, Гнчак, Рамкавар выступили с редким общим заявлением, в котором, выступая от имени всей диаспоры, призывали армян родины воздерживаться от таких действий, как массовые стачки, забастовки и т.п., которые могли бы быть расценены как нелояльность к советским властям. Такая пассивная и промосковская позиция партий, тем более АРФ, заявляющей о независимой Армении как цели, привела в недоумение многих не только в Армении, но и в диаспоре. Директор Института Зорян в США Жираир Липаритян, например, в знак протеста вышел из рядов АРФ, критикуя партию за ее непонимание социально-политических реалий на родине.

Однако позицию диаспоры, с другой стороны, тоже можно понять. Она была обусловлена историческим опытом, который автоматически переносился на современные реалии на родине. Главная политическая сила в диаспоре – АРФ доктринально утверждала, что независимая Армения не может существовать без покровительства какой–то супердержавы рядом с Турцией до тех пор, пока она не признает геноцида, и пока в Турции активно циркулируют пантюркистские настроения. Коль скоро США является покровителем Турции, такой страной может быть только СССР (Россия), и, следовательно, добиваться независимости от СССР расценивалось как опасная наивность.

С другой стороны, главная политическая сила в Армении – Армянское общенациональное движение (АОД), и в частности его лидер – Левон Тер-Петросян, утверждали, что ожидать реальной опасности от Турции не следует, так как пантюркизм (одна из главных угроз безопасности Армении и армян, как утверждали оппоненты Тер-Петросяна) потерял реальную значимость, а Армения должна стремиться установить партнерские отношение с Западом, несмотря на исторически трудные отношения с Турцией, которые вынуждают на лояльность к Москве.[17]

 Политическим кругам диаспоры пришлось идти за событиями, развивающимся на родине, а не наоборот, как предполагали некоторые из этих кругов. Когда движение за независимость в Армении обрело бесповоротный характер, многие поняли, что разрушен миф о диаспоре как единственном хранителе и источнике армянского национализма. Отныне Армения стала центром армянской национальной политики, а диаспоре отводилась роль помощника в этой политике, может, и автономного, но не независимого.

В первое время, сразу же после независимости Армении, на волне эйфории, вызванной развалом Союза, охотно назначали выходцев из диаспоры на ответственные посты в республике, как, например, первый министр иностранных дел независимой Армении – Раффи Ованнисян (США), Жираир Липаритян, Себух Ташчян и т.д.

Однако после годичного пребывания на посту министра, из–за разногласий в вопросах внешней политики Р. Ованнисян был снят с должности, и это послужило сигналом к изменениям в отношениях родины с диаспорой. Скоро отношения между АРФ и армянскими властями настолько ухудшились, что партия была запрещена в Армении.

Многие исследователи в этих обострениях видят не только простое соперничество между двумя влиятельными политическими силами, но и борьбу мировоззрений. Одна из них была более распространенной в диаспоре, другая же, скорее, в Армении. Если в диаспоре руководствовались более соображениями в духе moralpolitik, то армянское руководство придерживалось принципа realpolitik. Президент республики неоднократно заявлял, что отношения с Турцией должны быть урегулированы независимо от исторического наследия, и признание геноцида не является для Армении условием для установления нормальных отношений.

Однако действия турецких властей, которые закрыли границу с Арменией, и иногда активно вовлекаются в карабахский конфликт, упрочняют позиции диаспоры и тех кругов в Армении, которые ратуют за скорейшее признание геноцида Турцией и только после этого установления с ней нормальных отношений.

После ухода АОД с власти в Армении, новые власти несколько ближе подошли к позиции диаспоры, но не полностью. Хотя заявляется, что на повестке внешнеполитического курса Армении стоит вопрос о признании геноцида 1915 г., однако прежние заявления об установлении отношений независимо от признания остаются в силе.

Новая политика дает политическим кругам в диаспоре свободу деятельности в лоббизме, а также время от времени они опираются на официальный Ереван.

На данном этапе в диаспоре есть два главных вопроса, которые и составляют центральные атрибуты армянской идентичности в диаспоре: это армянское дело, т.е. признание геноцида с вытекающими из этого последствиями, а также помощь Армении и Карабаху, как материальную, так символическую и моральную.

Новое поколение армян диаспоры, которое все больше и больше отходит от традиций, только символическим паломничеством может как-то общаться с родиной, почувствовать свои корни, убедиться в своей “армянскости.”

Один из важнейших аспектов памяти о геноциде армян проявлялся в сфере духовной деятельности. Однако, как известно, залечивать раны и травмы путем искусства в первую очередь требует так называемая “утихомиренная память”. Как утверждает французский философ Поль Рикёр, “скорбить – это научиться рассказывать по-другому. Рассказывать по–другому то, что было сделано, что было выстрадано, что было заработано и что было потеряно”.[18]

Армянская литература, а затем и живопись, кинематограф, музыка в диаспоре обращали свое внимание на коллективную травму в памяти данного сообщества. В основном, литература в диаспоре в 1920-30-х годах была буквально пропитана горечью потери и беспокойством о будущем поколении.

В первые годы своего становления литература в диаспоре была скорее продолжением западноармянской литературы, которая была автономна и в художественном отношении, и в языке от восточноармянской литературы. В конце 1920-х Париж стал центром нового поколения армянской литературы диаспоры, которое с самого начала объявило бунт своим предшественникам, обвиняя западноармянскую (или же армянскую вообще) литературу в неумении предотвратить Катастрофу. Пытаясь отвязаться от “святых мертвых тел” в литературе, деятели новой волны, однако, не имея четких общих преставлений об их цели, не могли и не предложили выхода из тяжелого психологического кризиса, в котором находилась вся диаспора в 1930-х. Главная обеспокоенность литераторов нового поколения состояла в защите от “белой резни”, т.е. постепенной ассимиляции, что в их глазах было последней фазой уничтожения западной части армян.[19]

Однако, как многие специалисты утверждают, литература диаспоры не смогла дать адекватную художественную картину геноцида, которая стала бы общепринятой. Такой картиной можно разве что считать роман австрийского писателя Франца Верфеля “Сорок дней Мусса-Дага” (1934) неармянина, который при написании этого романа имел в виду также судьбу своего народа – евреев.

С 1965 года начался бум строительства памятников жертвам геноцида, мемориалов, памятных хачкаров (кресты, вырезанные на камне) и т. п. По сведениям интернет-сайта АНИ (Армянского национального института в США) в 25 странах мира есть 135 мемориальных построек, табличек, посвященных геноциду армян, а, например, до войны в Ливане их было только две: одна для армян–католиков, другая же – мемориальная часовня в Бейруте (1938).[20]

Такой бум был обусловлен также и интернационализацией памяти геноцида армян, подобно Холокосту, память о котором, впрочем, в тех же 1960-х годах переживала возрождение. Риторика надписей на мемориалах представляет определенный интерес для понимания метаморфоз памяти. Так, например, на памятнике жертвам геноцида в Монтебелло, США, на мемориальной доске отмечено, что “американцы армянского происхождения” этим отдают дань памяти жертвам геноцида армян в 1915 г., а также всем тем. “кто пали жертвами преступлений против человечества”.[21]

Новое поколение деятелей искусств среди армян диаспоры также с недавних пор стало уделять особое внимание теме геноцида, причем эти произведения, например, французского кинорежиссера Анри Вернёй, или канадского режиссера Атом Эгояна, ставят вопросы общечеловеческие, тем самим принимаются в штыки теми, кто упорно пытается отрицать факт геноцида.

Даже молодежная субкультура не остается в стороне от мучительной памяти о виктимизации, тем самым подтверждая теорию Маркуса Ли Хансена о “возвращении третьего поколения”, которую можно сформулировать примерно как “внук хочет вспомнить то, что сын пытается забыть”.[22]

Например, знаменитая в США рок-группа System of a Down, состоящая из американских армян, активно вовлечена в гражданское движение в США, противится политике Буша и т.п., и в этом контексте также критикует позиции Белого дома, который не желает признавать геноцид армян из–за сохранения стратегических отношений с Турцией.[23]

Итак, суммировав вышесказанное, можно сделать следующие выводы:

  1. Память о геноциде армян была и остается фактором сплочения армян в диаспоре: в разгар межпартийной борьбы коммунистам даже пришлось отступать перед натиском национальных чувств, вызванных памятью о геноциде.
  2. Понимание “армянскости” в диаспоре, особенно в западных странах, перетерпело большие изменения в сторону символической этничности, и в этой символике важнейшую роль играет память о геноциде армян, которая побуждает к политическим шагам.

Со временем диаспора становится более автономной, и попытки некоторых кругов сблизить Армению и диаспору могут иметь лишь частичный успех, при этом память о геноциде армян играет двоякую роль: она, несомненно, сближает (как это было в 1965 году, например), но, с другой стороны, разные понимания политических приоритетов Армении, в частности по вопросу признания геноцида, углубляют расхождения.


[1] Milton J. Esman, Diasporas and International Relations, in Gabi Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, Croom Helm: London, Sydney, 1986. P. 333.

[2] Ervin Staub, Healing and Reconciliation, in Looking Backward, Moving Forward: Confronting the Armenian Genocide, Richard G. Hovannisian, ed., New Brunswick, London: Transaction Publishers, 2003. P. 264.

[3] См. например, Claire Mouradian, De Staline à Gorbatchev, histoire d’une république soviétique: L’Arménie, Paris: Ed. Ramsay, 1990, также Ronald G. Suny, Looking toward Ararat: Armenia in Modern History, Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1993.

[4] Армянский термин “егерн/мец егерн” означает злодеяние/великое злодеяние. Этот термин употребляется и поныне вместо термина “геноцид”, который был введен в употребление Р. Лемкином. Лемкин при этом имел в виду также и истребление армян в Османской империи во время Первой мировой войны. Термин, в употреблении схожий с термином для обозначения Холокоста – на иврите “Шоа”.

[5] См. “Байкар”, Бостон, 1925, 24 Апреля, “Хайастани Кочнак,” Нью Йорк, 23 Апреля, 1927, и 24 Апреля, 1928, “Трошаг”, Афины, 1928, Февраль, Апрель, Май (N 2-5), “Трошаг”, Афины, 1931, Февраль-Май (N 2-5), “Трошаг”, Афины, 1932, Февраль-Май (N 2-5), “Трошаг”, Афины, 1930, N 4, Апрель, “Арач”, Париж, 25 Апреля, 1926, “Хайреник”, Бостон. Апрель–Май, 1923, Апрель-Май, 1924.

[6] См., например, “Зангу,” Париж, 17 Апреля, 24 Апреля, 1 Мая, 8 Мая (N 47-50) 1936.

[7] Нждех, Записки из тюрьмы, (на арм.) с предисловием Р. Хуршудяна. Ереван, 1993. С. 14-19.              

[8] Лазян Г. Армения и армянский вопрос в свете армяно-российских отношений. Каир 1957 (на арм., переиздано: Ереван 1991). С. 349-350, 377-378..

[9] Volker Jakoby. Geopolitische Zwangslage und nationale Identität: Die Konturen der Innenpolitischen Konflikte in Armenien, PhD Dissertation, Frankfurt/Main, 1998. P. 151-154.

[10] Volker Jacoby. Geopolitische Zwangslage … P.146; Cм. также Дятлов В. Политический активизм армянской диаспоры на Ближнем Востоке, в жур. “Диаспоры”. Москва, 1-2, 2000. С. 187-189.

[11] См. Gavakian A. Homeland, Diaspora and Nationalism: The Reimagination of American-Armenian Identity Since Gorbachev, PhD thesis, Chapter 4, see from: www.realchange.nareg.com.au/ch4.htm

[12] Herbert J. Gans, Symbolic Ethnicity: The Future of Ethnic Groups and Cultures in America, in Ethnic and Racial Studies, vol. 2, No1, (1979). P. 9.

[13] См. Léonian René. Les Arméniens de France sont-ils assimilés? Issy-les-Moulineaux, 1986. См. также Bakalian Anny. Armenian-Americans: From Being to Feeling Armenian, New Brunswick, NJ, Transaction Publishers, 1993.

[14] Интересно знать, что, например, респондент из Ирана (при этом данная информация подтверждается многими другими источниками) рассказал, что армянин, женившись или выходя замуж за иноверца, скорее всего, мусульманина, автоматически перестает считаться армянином, ибо мусульманин (а по иранским законам не–мусульманин не может состоять в браке с мусульманином) не может считаться армянином, не говоря уже об их детях.

[15] Kotchikian Asbed. Armenian, The Armenian Diaspora: In Search for a New Outlook, 2003, cited from: Armenian News Network “Groong”, http://groong.usc.edu/ro/ro–20030701.html; См. также Gerard J. Libaridian, The Challenge of Statehood: Armenian Political Thinking Since Independence, Watertown, Mass.: Blue Crane Books, 1999.

[16] Heather S. Gregg, Divided They Conquer: The Success of the Armenian Ethnic Lobbies in the US. P. 13-15, цит. по: http://apsaproceedings.cup.org/Site/papers/020/020004GreggHeath.pdf

[17] Давтян Вардгес. Между мифом и реальностью. Левон Тер–Петросян, гражданин и политический деятель (на арм.). Ереван, 1996. С.89-90.

[18] Интервью Сорина Антохи с Полем Рикёром, 10 марта, 2003, Будапешт. Опубликовано на сайте: www.ceu.hu/pasts, 2004, 10 октября.

[19] Beledian Krikor. Phénix ou Robinson sauvé du naufrage, in Les Temps Mordernes, Arménie-Diaspora, mémoire et modernité, N 504-505-506, Juillet-Août-Septembre , Paris, 1988. P. 349–377.

[22] Bakalian. Там же. P. 41-43.

[23] См. Press Release of SOAD, 17 December, 2003, цит. по: http://www.anca.org/resource–center