Вынужденно Перемещенные Лица (ВПЛ) из Абхазии в Кутаиси: 15 Лет Спустя

Посвящается Серапиону Малания

В конце 1980-х годов советская система оказалась на пороге все­объемлющего кризиса. Наряду с нарастающими экономическими трудностями и неблагоприятной макроэкономической конъюнктурой, начавшаяся де-факто политическая дезинтеграция СССР фактически сделала невозможной «перестройку» его экономического механизма и общественного строя. Начиная с 1988 года, в Грузии и прибалтий­ских республиках активизировались «национально-освободительные движения», главной целью которых стал выход из состава СССР и восстановление суверенной государственности.

Одновременно внутри самой Грузии наблюдались схожие процес­сы, связанные с попыткой вывести из ее состава Абхазскую АССР и Южно-Осетинскую автономную область в 1989 г., за которой по­следовали столкновения между грузинским и абхазским населением. В 1990 г. Президиум Верховного Совета Абхазской АССР объявил о суверенитете этой автономной республики (АР), что вызвало еще большую напряженность как внутри Абхазии, так и в ее отношени­ях с центральным руководством Грузии. В августе 1992 года на тер­риторию Абхазии был перемещен ограниченный контингент войск МВД Грузии. Официально целью ввода войск была названа охрана железнодорожных коммуникаций, которые подвергались разграбле­нию, что наносило ущерб государству. Абхазская сторона расценила это как вооруженную агрессию, в результате чего начался широко­масштабный конфликт.

По окончании войны в самом тяжелом положении оказались люди, которые были вынуждены покинуть Абхазию, оставив свои дома, родственников и друзей, и начать свою жизнь заново в чуж­дой для них обстановке. Несмотря на то, что в период военных действий часть грузинского населения, в основном женщины и дети, покинули зону конфликта, его большая часть оставалась на своих местах проживания вплоть до занятия Сухуми абхазскими вооруженными формированиями. Для того чтобы покинуть зону конфликта, им пришлось проделать тяжелейший путь. В условиях транспортной блокады Сухуми в конце сентября и начале октября 1993 г. большая часть населения, в том числе старики, женщи­ны и дети, были вынуждены уходить через горный перевал. Из-за тяжелых природных условий и снегопада погибло большое чис­ло людей, значительное количество получило физические травмы, к чему добавился стресс, полученный вследствие вынужденного бегства и гибели близких людей:

«Мы оставили город и направились дорогой на Чуберский перевал, в Абхазскую Сванетию. По дороге были страшные картины челове­ческих трагедий» (А.Г., мужчина, 57 лет, ВПЛ).

Всего к концу сентября 1993 года в результате вооруженного кон­фликта в различные города, включая Кутаиси, из Абхазии мигриро­вали приблизительно 252230 тыс. человек, или 86307 семей[1], абсо­лютное большинство которых составляли этнические грузины[2]. Как отразились на этих людях итоги конфликта в Абхазии, трудности вы­нужденной миграции? Как складываются их отношения с местным населением? Целью нашего исследования стала попытка определить те причины, которые не позволили ВПЛ полноценно интегрироваться в собственной стране.

Данное исследование проводилось в основном среди компактно проживающих ВПЛ из Абхазии в городе Кутаиси в течение 2007 года. Выбор Кутаиси в качестве объекта исследования определялся прежде всего тем, что, являясь вторым по величине городом Гру­зии и важным центром приема беженцев, он до сих пор оставался вне поля зрения исследователей, изучающих проблемы ВПЛ в Гру­зии. Помимо этого, крупный административный и промышленный центр, Кутаиси является своего рода индикатором проблем ВПЛ, которые, по нашему мнению, стоят еще более остро в других менее значимых по своему статусу населенных пунктах. Исследование проводилось в основном методом глубинного интервьюирования. Всего было проведено 10 интервью. При выборе респондентов мы старались соблюсти гендерный паритет (5 женщин и 5 мужчин), а также охватить различные возрастные категории (от 16 до 55 лет и выше). Три респондента в течение десяти дней вели дневниковые записи, в которых подробно фиксировались их контакты в течение дня. Анализ этих записей позволил составить схемы дружеских сетей, включающих как беженцев, так и местных жителей. Кроме того, были проведены интервью с «коренными» жителями Кутаиси и с государственными чиновниками, занимающимися проблемами ВПЛ.

1. Государственная политика в отношении ВПЛ: «интеграция с сохранением мотивации на возвращение»

Наше исследование позволило установить, что проживающие в городе Кутаиси беженцы не смогли полноценно интегрировать­ся в местное общество[3]. Эти люди до сих пор не могут смириться, что останутся здесь до конца своей жизни, продолжая надеяться, что конфликт в Абхазии будет урегулирован и что им будет дана возмож­ность вернуться в покинутые дома[4]. У беженцев много проблем: эко­номические, социальные, коммунальные, жилищные и др. Беженцы страдают от пространственной сегрегации, социальной незащищен­ности, отсутствия работы, ресурсов и уверенности в завтрашнем дне. Многие аналитики отмечают недостаток внимания к их проблемам со стороны правительства Грузии[5]. Как мы увидим ниже, государствен­ная политика в отношении беженцев не способствует их полноценной интеграции в общество.

1.1.      Пространственная сегрегация

После вооруженного конфликта в Абхазии и вынужденной ми­грации большого количества людей особенно остро встала пробле­ма расселения беженцев (далее ВПЛ). Грузинское государство было не готово эффективно ее решать, в том числе по ряду объективных причин, среди которых сложившаяся внутриполитическая ситуация (вооруженный конфликт, экономический кризис, политическая неста­бильность), фактическое отсутствие опыта такой деятельности.

 «Абсолютному большинству ВПЛ фактически негде было жить. В связи с этим перед государственными структурами встала необходи­мость их расселения. Практически никакого четкого плана действий не существовало, поэтому этот процесс протекал хаотично» (чинов­ник, пожелавший сохранить анонимность).

Лишь немногие из них разместились в частном секторе (у род­ственников, знакомых) или располагали финансовой возможностью арендовать приличное жилье. Большая же часть ВПЛ из Абхазии на момент исследования продолжала оставаться в тех центрах коллек­тивного проживания (общежития, гостиницы, детские сады, нерабо­тающие предприятия, кемпинги), куда их поместило правительство Грузии в первые годы вынужденного переселения. По словам члена Совета Министров Абхазской АР в Имеретии, в гг. Кутаиси ВПЛ были размещены в 94 коллективных центрах проживания – общежитиях, гостиницах, детских садах и т.д.

В этих центрах и по сегодняшний день сохраняются крайне тя­желые жилищно-коммунальные условия: целые семьи вынуждены ютиться в одной или двух комнатах, санитарные условия не соответ­ствуют нормам, нет ванных комнат, а туалеты общие. Если помеще­ния, куда были расселены ВПЛ, изначально не были пригодны для постоянного проживания, то интенсивная эксплуатация полностью вывела их из строя. У государства же не оказалось средств, необхо­димых для одновременной реабилитации этих зданий. Многие из них амортизированы и не ремонтируются, часто выходит из строя канали­зационная система. Наконец, над многими ВПЛ нависла угроза вы­селения:

«Здание наше каким было, таким и осталось: штукатурка обвали­лась, двери и окна гнилые, с потолка сочится вода; единственное, что сделали, – вроде перекрыли крышу, но очень некачественно... Здание было нежилое. Когда сюда заселили 26 семей, оно быстро стало ру­шиться. На сегодняшний день здание аварийное, но никто, ни одна структура не думает о его ремонте. Лестница в подъезде отходит от стены. Но это еще не все – нам угрожают выселением, не знаю кому и для чего это нужно, и защитить нас некому... Если решат, то вы­селят, как в других местах выселяют... Куда тогда деваться, не знаю» (Д.М., женщина, 55 лет, ВПЛ).

Широкий резонанс вызвала приватизация государством несколь­ких заселенных ВПЛ объектов, приведших к насильственному вы­селению людей. В Кутаиси эта проблема встала в связи с продажей гостиницы «Кутаиси». По свидетельству жильцов:

«Гостиница была приватизирована в 2005 году... Предложили опре­деленную сумму в виде компенсации, и предложили покинуть гости­ницу... На эту сумму ничего купить не можем, даже однокомнатную квартиру... Фактически нас вынуждают покинуть здание, а нас 65 се­мей, и мы остаемся на улице» (В.С., мужчина, 44 года, ВПЛ).

«Нас выселяют силой. 2 июля начали огораживать территорию во­круг гостиницы, что вызвало возмущение жителей. 73-летняя жен­щина выхватила из рук одного из рабочих лопату и за это тут же была задержана заранее вызванной полицией. После чего перевезена в Кутаисский городской суд и была осуждена на пять суток за адми­нистративное правонарушение. А ведь она одна воспитывает двух внуков-сирот. Все это делается для того, чтобы запугать нас» (Л.К., женщина, 34 года, ВПЛ).

Это происходит несмотря на то, что в «Государственной страте­гии по отношению к ВПЛ» четко прописано, что «беженцы должны быть защищены от незаконного выселения»[6]. В документе также от­мечается, что «выдаваемые беженцам взамен жилплощади денежные суммы должны быть адекватными, соответствующими рыночным ценам»[7]. Но на практике выселенные хотя и получают компенсацию, она, по их мнению, недостаточна, что, естественно, вызывает их не­довольство.

В конечном счете, как отмечают Д. Чарквиани и Н. Сарджвеладзе, «заселение большого количества беженцев в гостиницы, кемпинги и другие здания различных городов определило и определяет их изоляцию и в определенных случаях затворничество»[8]. Одним из следствий су­ществующего территориального размещения беженцев является то, что их ежедневное общение происходит только между собой. Необходимо отметить, что уровень социальной интегрированности выше у ВПЛ, живущих в коллективных центрах проживания со сравнительно мень­шим количеством жителей. Хотя у беженцев есть социальные контакты с местным населением, они по сей день ощущают себя изолированны­ми. Социальная изоляция является главным фактором, отделяющим ВПЛ от местного населения. Процессу интеграции помогло бы, соот­ветственно, наличие у ВПЛ собственного жилья. Это позволило бы им преодолеть изоляцию и повысить свой социальный статус[9]:

«Хочу иметь собственную квартиру, как у моих друзей и однокласс­ников, квартиру с ванной, туалетом, с кухней, с собственной комна­той. Ведь мы все вместе живем в одной комнате, в общежитии с об­щим туалетом, а ванной комнаты вовсе нету. Мне друзей приглашать стыдно» (Е.О., женщина, 17 лет, ВПЛ).

В период правления Шеварднадзе политика властей фактиче­ски была направлена на сдерживание интеграции ВПЛ в местах нового проживания и тем самым – на поддержание высокого уров­ня мотивации на возвращение в «места постоянного проживания». По-видимому, именно этим было обусловлено законодательное огра­ничение возможности приобретения ВПЛ недвижимого имущества. Нужно отметить, что на сегодняшний день это ограничение снято.

1.2.      Безработица и отсутствие ресурсов

Серьезнейшей проблемой для интеграции ВПЛ также является крайне бедственное финансовое положение, не позволяющее им ве­сти «достойный образ жизни». По их собственным оценкам, они на­ходятся за гранью бедности, и из года в год их положение ухудшается. ВПЛ являются наиболее бедствующим слоем населения Грузии, что вызвано рядом причин. Ежемесячные пособия, установленные «За­коном о вынужденно перемещенных лицах» (принятым в 1995 году и дополненным более поздними поправками), являются чрезвычайно низкими: 11 лари для проживающих в компактных центрах и 14 лари для проживающих в частном секторе[10]. Для сравнения, прожиточный минимум в 2006 году был установлен в размере 118,0 лари для взрос­лого мужчины, 104,5 лари – для «среднего потребителя» и 197,9 лари в месяц – для средней семьи[11].

При этом шансы ВПЛ найти хорошо оплачиваемую и соответ­ствующую их уровню квалификации работу в Кутаиси очень низки. Необходимо отметить, что раньше Кутаиси являлся промышленным центром, но после распада СССР экономические связи в промышлен­ной сфере с бывшими республиками были фактически прерваны, и большинство промышленных предприятий прекратили функциони­ровать. Вследствие этого большое количество жителей Кутаиси оказа­лись без работы, как и значительная часть населения Грузии в целом. Иными словами, проблемы с трудоустройством возникают не только у ВПЛ, но и у местного населения, однако в случае беженцев эта про­блема проявляется особенно рельефно. У большей части респонден­тов, особенно у мужчин, нет постоянной работы, хотя у значительной их части есть высшее образование, и до исхода из Абхазии они имели соответствующую их квалификации работу:

«Жила полной жизнью, работала, принимала участие в обществен­ной жизни своего города Сухуми, интересовалась искусством, а сей­час [...] мы с мужем не работаем... Невыносимо трудно и морально, и материально... Пенсии не хватает, еле-еле сводим концы с концами, никакого просвета на будущее не видно. Лишь бы детей прокормить. Уже второе правительство, которое обещает нормальную жизнь, обещает работу, а главное – возвращение домой, на родную землю» (Д.М., женщина, 55 лет, ВПЛ).

Нередко в случае невозможности найти работу по специальности, беженцы не желают работать на местах, не соответствующих их про­шлому социальному статусу. Однако некоторые заявляют, что не от­казываются ни от какого заработка, лишь бы прокормить семью:

«Нам было очень трудно, жизнь начали практически с нуля, начали ис­кать работу, надо же как-то жить, детей растить. Трудимся, где можем, где смогли найти работу. Определенного улучшения достигли соб­ственным трудом, своими руками. Многим местным это не нравится, но это понятно: если ты не будешь искать работу, будешь пассивным, то само к тебе ничего не придет» (Т.В., женщина, 40 лет, ВПЛ).

Во многих семьях работает лишь один член семьи, и чаще всего, по свидетельствам респондентов, – это женщины. Беженцы указыва­ют, что у последних больше возможностей найти работу, так как в экономике превалирует сфера услуг, а не производства. Изменения в социально-экономической сфере инверсировали роль мужчины и женщины: если раньше семью обеспечивали мужчины, то сегодня не­редко все происходит наоборот. Как об этом свидетельствуют слова респонденток:

«Кроме меня никто не работает, а нас в семье пять человек» (Л.К., женщина, 34 года, ВПЛ).

«У нас папина пенсия 150 лари и пособие для беженцев. Мама хочет взять кредит в банке, чтобы начать торговать» (Е.О., женщина, 17 лет, ВПЛ).

Можно отметить, что основная проблема заключается не только в высоком уровне безработицы, но и в низкой квалификационной адап­тированности ВПЛ, или в потере квалификации. Остро ощущается недостаток государственных программ по профессиональной пере­подготовке.

Вследствие зависимого положения, вызванного отсутствием соб­ственного жилья и карьерных перспектив, у большинства опрошен­ных появляется неверие в себя, обреченность, отсутствие социальной активности, даже у молодых:

«Живу с родителями и со старшей сестрой, мать с сестрой торгуют, заменяют другдруга – по-другому на хлеб не заработать. У отца пен­сия и у всех пособие для беженцев 11 лари. Живем в двух комнатах, женщины в одной спят, мы, мужчины, в другой... Тут все так живут, у всех одинаковые проблемы... Кто смог вырваться, тот переехал от­сюда, в Тбилиси или за границу» (Г.Б., мужчина, 29 лет, ВПЛ).

ВПЛ в каком-то смысле смирились с таким положением, что ведет к отчужденности, потере мотивации что-либо менять в своей жизни. Свои надежды они обычно связывают с правительством, при этом жестко критикуя чиновников. Они считают, что их «забыли», что они «никому не нужны». Однако большинство опрошенных ВПЛ не го­товы бороться за свои права, не стараются активно участвовать в по­литической жизни хотя бы на местном уровне.

Трудные социальные условия оказывают влияние на здоровье и эмоциональное состояние ВПЛ:

«Мое душевное состояние в связи со всем этим в самом страш­ном состоянии. Я потеряла веру в будущее, боюсь за завтрашний день своих детей. Даже если будет возвращение, уже возраст не тот. Сюда когда приехали, считала себя молодой, да так и было, а сейчас... Нет и здоровья, за 14 лет жизни на бетонном полу за­болели суставы не только у меня, но и у детей» (Д.М., женщина, 55 лет, ВПЛ).

Таким образом, одним из важных факторов, определяющих уро­вень адаптации и интеграции в местное общество, является капитал, находящийся в распоряжении ВПЛ. Его отсутствие препятствует им в получении высшего образования, своевременной медицинской по­мощи, осуществлении собственных бизнес-проектов. Это, соответ­ственно, отрицательно влияет на качество их жизни. Положение еще более осложняют сопутствующие социальной пассивности беженцев депрессия и фрустрация.

1.3.      Надежда на возвращение: Абхазия как «потерянный рай»

Возвращение в Абхазию остается для ВПЛ по сегодняшний день самым приоритетным вопросом[12]. При этом безапелляционное жела­ние вернуться высказывают представители старшего поколения, вне зависимости от их социального статуса:

«Хочу вернуться, там мой дом, там я родилась, там кладбище моих близких людей, там вышла замуж, там родилась моя девочка, – ей был всего год, когда мы сюда перешли, – здесь родился мой мальчик... Но они знают, что мы здесь живем временно, что наш дом там, что там море, там все, чего не хватает здесь» (А.К., мужчина, 36 лет, ВПЛ).

По словам беженцев, стремление вернуться в Абхазию связано с тем, что ретроспективно ВПЛ на очень высоком уровне оценивают свою жизнь в прошлом: они были довольны социальными взаимоот­ношениями и семейным положением, имели положительные взаимо­отношения с негрузинским населением[13]. Сравнение нынешней жиз­ни и прошлой, а также мечты о возвращении помогают им уйти от реальности. Очевидно, что при таком положении люди возвращаются в прошлое, в воспоминания о былой «хорошей жизни» и искренне верят, что при возвращении их положение улучшится.

«Слишком большая разница была во всем: как жили и как приходит­ся жить, где жили и где приходится жить» (Д.М., женщина, 55 лет, ВПЛ).

 «Для меня самым важным является возвращение домой, я уверен, что после возвращения буду жить лучше, достойнее» (С.Б., мужчина, 57 лет, ВПЛ).

Помимо объективно тяжелых условий нынешнего существова­ния вынужденных переселенцев, не выдерживающих сравнения с их предыдущей жизнью в Абхазии, установка ВПЛ на возвращение подпитывается надеждами, искусственно поддерживаемыми на госу­дарственном уровне. Помимо специфической политики в отношении ВПЛ, не способствующей полноценной интеграции, на высшем госу­дарственном уровне делаются заявления о том, что решение терри­ториальных проблем и возвращение ВПЛ на места их постоянного проживания являются безусловным первостепенным приоритетом государства. Таким образом, в силу вышеперечисленных причин воз­вращение в Абхазию остается для ВПЛ главной целью.

1.4.      Новая-старая «государственная стратегия»

Взгляд на проблему ВПЛ нового правительства сформулирован в рассчитанной до 2010 года «Государственной стратегии по интеграции беженцев», принятой в 2008 гг. Подготовка документа началась в 2006 году, и в ней приняли участие около сорока государственных, неправи­тельственных и международных организаций. Экспертная оценка этого документа в общем сдержанно-оптимистичная. Отмечается, что это пер­вый документ такого типа и что в нем нашли отражение все проблемные вопросы. Вместе с тем можно заметить, что концепция носит излишне общий характер и нуждается в дополнении конкретными планами и про­граммами. Что касается ее содержательной стороны, то она намечает две основные цели: «Первое – это улучшение бытовых условий, и второе – подготовка к достойному возвращению» (Юлия Харашвили, Ассоциа­ция женщин-беженок «Танхмоба»)[14].

Согласно руководящим принципам политики в отношении ВПЛ, они должны пользоваться теми же правами и свободами, что и мест­ное население, и не чувствовать себя дискриминированными. Иными словами, потребности беженцев, как и других граждан, должны быть удовлетворены – только в этом случае будет иметь место не «времен­ная», а «постоянная» интеграция. Однако правительство Грузии пы­тается улучшить условия жизни беженцев и защищать их права пока только на словах. На деле же новая политика пока выразилась только в отмене части установленных для ВПЛ льгот.

Установка на возвращение беженцев свидетельствует о преем­ственности политики старых и новых властей. На протяжении че­тырнадцати лет правительство Грузии не создало для ВПЛ таких условий, при которых они не стремились бы вернуться назад[15]. Это­му сопутствует определенный страх, что если условия жизни бежен­цев улучшатся, то они могут потерять стимул на возвращение домой. Политику сегодняшних властей, по мнению некоторых экспертов, можно выразить следующей формулой: «интеграция с сохранением мотивации на возвращение». Поддержка надежды на возвращение – также политический расчет. Однако обещать беженцем, что они скоро «вернутся в родные дома», опасно. Надежды на мирное соглашение, а также на компенсацию потерянного имущества, крайне малы, но даже в этом случае жизнь не была бы такой, как пятнадцать лет назад. Людям пришлось бы опять интегрироваться в новую среду.

2. «Чужой среди своих»: проблемы отношений с местным населением

Другая группа факторов, затрудняющих процесс интеграции ВПЛ из Абхазии в Кутаиси, связана с восприятием беженцев как «чужих» или «других грузин». Как мы увидим ниже, обособленность ВПЛ является, в частности, результатом политики властей, способствую­щих созданию и функционированию государственных институтов и учреждений так называемой Абхазской АР (в изгнании), предназна­ченных для ВПЛ и пользующихся у них определенным доверием. Та­кое разделение на «своих» и «чужих» не способствует улучшению от­ношений между беженцами и местными жителями. Мы постараемся понять причины, по которым отношение местного населения к ВПЛ остается по меньшей мере индифферентным, а иногда – открыто не­гативным. Помимо этого, можно говорить о своего рода «этнической» сегрегации, вызванной определенными различиями в языке, бытовых и культурных традициях.

2.1.      Абхазские региональные учреждения

Все социальные вопросы, связанные с ВПЛ, находятся в ведении Министерства по делам беженцев и расселению и его региональных представительств, действующих при местных органах самоуправле­ния (в том числе в тех местах, где беженцев нет). Однако эксперты вы­ражают недовольство их деятельностью и указывают, среди прочего, на несоответствие названия министерства его реальным функциям: оно в основном имеет дело не с беженцами, т. е. гражданами других стран, а с вынужденно перемещенными лицами:

«Следует отметить, что это министерство называют министерством выселения и переселения беженцев» (чиновник, пожелавший сохра­нить анонимность).

В действительности ВПЛ предпочитают обращаться за помощью не в общегрузинские структуры, как остальное население Кутаиси, а в так на­зываемые Абхазские региональные учреждения, или учреждения «в из­гнании», что только усиливает сегрегацию. На политическом уровне ле­гитимные власти Абхазии представлены в Кутаиси «правительственным центром», учрежденным Советом министров Абхазии «в изгнании»[16]:

«Постановлением №85 от 10 октября 1995 г. Совета министров Абхазской Автономной Республики в регионе Имерети был создан правительственный центр СМ Абхазии, который представлял собой структурное подразделение Совета министров» (чиновник, пожелав­ший сохранить анонимность).

В Кутаиси также действует Государственный университет субтро­пического хозяйства, переведенный сюда из Сухуми по причине из­вестных событий. Он отчасти решает проблему получения высшего образования для ВПЛ, связанную с введением платного образования в вузах страны. В регионе также функционируют средние школы №4 и №5 Министерства просвещения АР Абхазия, музыкальная школа №2 Министерства просвещения АР Абхазия и другие образователь­ные учреждения, в которых обучаются дети ВПЛ:

«Усилиями правительственного центра в регионе действуют две средние общеобразовательные публичные школы, один детский сад, музыкальная и художественная школа, спортивная секция кик-боксинга» (чиновник, пожелавший сохранить анонимность).

Значительная часть ВПЛ стремятся отдавать своих детей в школы Министерства образования АР Абхазия, что вызвано, по нашему мнению, причинами морального и материального характера. В первую очередь, это связано с определенными психологическими комплексами у самих роди­телей, которые боятся, что их дети будут чувствовать себя изгоями в мест­ных школах. Однако практика показывает, что дети без проблем находят общий язык друг с другом, а случаи сегрегации в детской среде чрезвы­чайно редки. В этом контексте можно говорить и о стремлении родителей выработать в детях осознание принадлежности к абхазскому сообществу. Преодолеть эти установки непросто – это требует специальной работы с родителями, направленной на осознание ими того, что учеба детей в обыч­ных школах будет способствовать их интеграции и адаптации в местной среде, что, в свою очередь, безусловно благотворно скажется на их буду­щем. Вторая причина, по которой родители ВПЛ отдают детей в школы Министерства образования АР Абхазия, – это материальные проблемы. Она является достаточно весомой и еще более труднопреодолимой. Офи­циально обучение в средних школах является бесплатным, за исключени­ем специализированных школ, но в реальности это далеко не так. В силу ограниченности финансовых возможностей родители ВПЛ боятся, что не смогут нести бремя этих затрат, а это, по их мнению, вызовет дискомфорт и зачатки комплекса неполноценности у их детей:

«Мой сын ходит в нашу школу. Я его отвела туда, чтобы он не по­чувствовал себя в местной школе чужим, чем-то обделенным, ведь у меня нет возможности одевать его на том уровне, на каком одевают­ся местные дети» (М.С., женщина, 40 лет, ВПЛ).

В школах Министерства образования Абхазии сборы денежных средств, напротив, сведены к минимуму. Нужно также отметить, что весь профессорско-преподавательский состав университета и школ укомплектован ВПЛ. Помимо образовательных учреждений, в регионе Имерети были также открыты Кутаисская городская и ре­гиональная поликлиника ВПЛ, семь районных амбулаторий, а также региональная служба здравоохранения для ВПЛ, которые, по словам представителя Совета министров Абхазской Автономной Республи­ки в регионе Имерети, финансировались из бюджета Абхазской АР. Примечательно, что в Кутаиси было открыто даже новое «беженское кладбище», где хоронят только ВПЛ.

«Я тут похоронила маму, на этом кладбище для беженцев, тут все наши люди похоронены. К сожалению, это кладбище все больше и больше заполняется, и столько знакомых лиц на памятниках» (Д.М., женщина, 55 лет, ВПЛ).

Однако, позволяя решать часть проблем ВПЛ в Кутаиси и других регионах, эта инфраструктура, созданная по указанию представитель­ства Совета министров Абхазской Автономной Республики в регионе Имерети, возводит искусственные барьеры в отношениях между ВПЛ и местным населением. Существование этих специализированных учреждений, в частности школ, вызывает раздражение у местного на­селения:

«Тут школы есть для беженцев, у них свои официальные учрежде­ния, свое правительство. Не понимаю, почему детей надо водить в беженскую школу, разве не лучше, чтобы они учились в обычных школах» (Г.Б., мужчина, 45 лет, местный).

«Я учился в ГИСХе[17]. Там все лектора из Абхазии, и ощущалось, что они гораздо теплее относятся к студентам, которые по проис­хождению из Абхазии, даже оценки им доставались легче, к нам же отношение было гораздо более холодное» (Д.К., мужчина, 25 лет, местный).

Сам факт существования параллельной социальной инфраструк­туры, предназначенной для ВПЛ, включая кладбище, приводит к вы­воду, что население делилось и делится на «своих» и «чужих». Это не может не углублять самоизоляцию и сегрегацию ВПЛ. Судя по всему, грузинское правительство начинает осознавать серьезность этой проблемы. Так, в «государственной стратегии по отношению к ВПЛ-беженцам» отмечается, что «...должно проводиться закрытие практически сегрегированных школ»[18]. Однако вследствие двусмыс­ленности официальной политики в отношении ВПЛ из Абхазии, вы­раженной формулой «интеграция с сохранением мотивации на воз­вращение», данная проблема на сегодняшний день далека от своего разрешения.

2.2.      Отношения ВПЛ с местным населением Кутаиси

М. Пагава в статье «Перемещение» ставит вопрос об отно­шениях беженцев с местным населением. Он описывает первый период жизни беженцев в изгнании, когда население Грузии с сочувствием и стремлением помочь приняло их в Тбилиси, Зуг­диди, Кутаиси и других городах и селах Грузии. Для сравнения автор рассматривает сегодняшнюю ситуацию, когда ВПЛ, про­должающие жить в обстановке абсолютной бесперспективности, оказались отторжены от местного населения[19]. Хотя в интервью беженцы говорят, что у них хорошие отношения с местным на­селением, при глубоком обсуждении этой тематики они отмеча­ют, что им периодически приходится сталкиваться с проявления­ми неприятия и отсутствия стремления понять их проблемы со стороны местного населения. Они также отмечают, что зачастую сталкиваются с абсолютно немотивированной и неадекватной грубостью с их стороны.

В первую очередь, по нашему мнению, местное население раздра­жают привилегии, которыми пользуются ВПЛ. В вопросе оказания помощи необходим индивидуальный подход, поскольку групповые привилегии вызывают зависть. Об этом свидетельствуют некоторые высказывания жителей Кутаиси:

«Многие беженцы лучше нас живут, у них есть работа, они покупа­ют дома, квартиры. Они получают гуманитарную помощь, им госу­дарство выделяет ежемесячное пособие – это мы беженцы, а не они» (Д.С., мужчина, 40 лет).

«Беженцы лучше нас живут, им давали гуманитарную помощь, про­дукты, потом они начали заниматься торговлей, бизнесом, и сейчас они живут лучше нас...» (Н.Г., женщина, 43 года).

Помимо этого, не у всех коренных жителей Кутаиси есть адекват­ное понимание ситуации, которая вынудила ВПЛ бежать из Абхазии:

«Если бы я был в таком положении, как они [беженцы – прим. авт.], и у моего города стоял враг, я бы ни за что не оставил мой дом. А вы покинули его, не лучше было бы, если бы вы там остались и боро­лись до конца?» (Г.Б., мужчина, 40 лет, житель Кутаиси).

«Если какая-то проблема появляется во взаимоотношениях, то сразу же с их стороны начинается: что вам здесь надо, для чего сюда при­перлись и т.д. [...] Начинаешь объяснять, вроде понимают, а потом то же самое. Такое ощущение, что просто не доходит, даже не знаю, как объяснить» (Т.Н., мужчина, 35 лет, ВПЛ).

Справедливости ради необходимо отметить, что не все населе­ние Кутаиси относится к «вынужденно перемещенным», бывшим жителям Абхазии, негативно. Определенная часть опрошенных местных жителей указывают на неадекватность деления населения на «своих» и «чужих», с пониманием относятся к их проблемам и подчеркивают их позитивный вклад в жизнь города. К примеру, ди­ректор одной из гостиниц, в которой проживают ВПЛ, утверждает в интервью:

«Мы одинаковы, и так надо было ставить вопрос с самого начала. Почему было допущено разделение людей, мне непонятно. [...] Когда человека преследуют и угрожают ему оружием, нужно понимать, в каком состоянии он находится» (С.Ц., мужчина, 53 года).

«Беженцы живут в ужасных условиях, в одной комнате вся семья, и даже сейчас их выселяют и вновь оставляют без жилья. Но эти люди несмотря ни на что работают, трудятся и зачастую нам показывают пример» (С.Л., мужчина, 40 лет, житель гг. Кутаиси).

Индикатором низкой интегрированности беженцев из Абхазии в местное сообщество является также то, что браки в основном проис­ходят внутри среды ВПЛ. Наше исследование показало, что из 10 слу­чаев 8 приходятся на браки между беженцами. По их словам, местные жители избегают создания семьи с ними, хотя, судя по нашим наблю­дениям, сами ВПЛ также не приветствуют подобные браки:

«Я встречался с местной девушкой. В принципе намерения у меня были самые серьезные, но когда ее родители узнали, что я беженец, что у меня нет собственного дома, то категорически воспротивились нашему сближению. Это оказало влияние на девушку, и мы расста­лись» (З.Л., мужчина, 24 года, ВПЛ).

По нашему мнению, у относительно негативного отношения к ВПЛ со стороны местного населения есть несколько причин, среди которых низкий уровень жизни, нехватка рабочих мест и элемент демпинговой конкуренции, вносимый в эту сферу ВПЛ. Не менее важной причиной является явный дефицит разъяснительной работы среди местного населения, отсутствие внятно прописанной информа­ционной политики со стороны государственных структур. Деятель­ность же НПО, несмотря на их активность, носит фрагментарный и зачастую компанейский характер. Все это приводит к сохранению до­статочно прохладных, или по крайней мере индифферентных, взаи­моотношений между ВПЛ и местным населением Кутаиси.

2.3.      Этничность «беженцы»

Тот факт, что беженцы воспринимаются как более или менее за­крытая группа «других грузин», является результатом сложного про­цесса взаимных приписываний и маркирований, который называет­ся «этнификация». Он состоит в том, что одна из социальных групп представляется в глазах других как «этническая».

В первую очередь, важным маркером этничности выступают раз­личия в языковой практике «вынужденно перемещенных» и «корен­ных» жителей. В глазах кутаисцев «настоящий грузин» не пользуется русским языком в повседневном быту, используя его лишь в исклю­чительных случаях, в то время как беженцы из Абхазии владеют в равной мере как грузинским, так и русским языками. Это связано с тем, что в советское время Абхазия была полиэтнической республи­кой, где общим языком общения выступал русский. Этому способ­ствовал также тот факт, что Абхазия являлась курортной зоной, при­нимавшей в летнее время большое количество отдыхающих из раз­ных регионов Советского Союза. В ретроспективной реконструкции, обусловленной подъемом националистических настроений в Грузии в постсоветский период, это воспринимается болезненно неабхазскими грузинами, обвиняющими беженцев в «обрусении»:

«Вы там были все русскоязычные, грузинский язык не знали. Вообще вы на грузинском языке разговаривали? Ведь язык формирует мыш­ление, национальную культуру, а вы стали фактически русскими, вот только здесь, после того как вас изгнали, вы научились общаться на грузинском языке» (Г.Б., мужчина, 54 года, местный).

«Меня в Сухуми не принимали грузины на отдых, не сдавали в арен­ду квартир, когда заговаривал с ними на грузинском, отвечали по-русски. Вы даже здесь иногда между собой разговариваете на рус­ском, не понимаю почему? Наверно, очень привыкли» (Б.Ч., мужчи­на, 45 лет, местный).

Об этих упреках также нередко в интервью упоминают сами ВПЛ, указывая на их «несправедливость»:

«Нам часто говорят, [...] в Сухуми, вы, местные грузины, с нами не общались на грузинском языке, разговор вели только на русском, по­этому вас и изгнали оттуда, а здесь вы научились грузинскому язы­ку» (Д.М., женщина, 54 года, ВПЛ).

Нужно отметить, что в Грузии, в связи с невысокой социальной и географической мобильностью населения, с преувеличенным внима­нием относятся к субэтническим различиям, таким как акцент, обы­чаи и т.д. Кутаиси в этом смысле не исключение. Это также становит­ся важным фактором этнификации – маркирования ВПЛ как «других грузин»:

«Когда я оказался впервые в Кутаиси, помню, на базаре меня про­давщица спросила: ты мегрел? беженец? У тебя акцент не местный. Такие вопросы задают часто» (А.М., мужчина, 30 лет, ВПЛ).

«Вас сразу по разговору можно узнать, что вы не местные: как со­беретесь вместе, начинаете по-мегрельски или по-русски разговари­вать» (Г.Б., мужчина, 54 года, местный).

ВПЛ также отмечают различия в повседневных практиках, в об­разе жизни и обычаях, создающих образ «чужого»:

«Тут, когда встает очередь за пенсией и т.д., женщины становятся в один ряд, мужчины в другой. Для меня это было после Сухуми дико и абсолютно непонятно» (В.Б., мужчина, 54 года, ВПЛ).

«Сухуми был курортным городом. Приезжало очень много туристов из союзных республик, мы тесно общались с этими людьми, и это, наверно, оказало какое-то влияние на нас, по крайней мере, я счи­таю, что это расширило наш кругозор. А здесь, наоборот, Кутаиси был крупным промышленным центром, люди работали на заводах, утром на работу, вечером с работы и т.д. Соответственно, и жизнен­ный опыт другой, мировоззрение другое, ничего в этом нет плохого, просто я к тому, что разница между нами и из-за этого есть» (Г.П., мужчина, 48 лет, ВПЛ).

Таким образом, вынужденно перемещенные лица продолжают восприниматься местным населением как «чужаки», что подчеркива­ется пространственной, социальной и «этнической» сегрегацией как на уровне представлений, так и на уровне институтов. Беженцы по­ставлены в положение «гостей», задержавшихся слишком надолго в этом зависимом статусе и в силу увековечивания такого положения уже не пользующихся привилегиями, связанными с законами госте­приимства. Вместе с тем они не могут претендовать на полноценное гражданство, дающее право на участие в общественной и политиче­ской жизни города. Эта специфическая ситуация «чужих среди сво­их» ярко отражена в следующих словах респондента-беженца:

«Знаешь, заметно, когда я на застолье, и мы вместе, беженцы и мест­ные, то тамада всегда местный. Этим подспудно подчеркивается,что мы гости, ведь по традиции тамадой всегда назначается хозяин. Этот принцип распространяется на все сферы жизни, ведь ни в каких мест­ных органах власти нет ни одного беженца, ни на одном ответственном посту. Что, нет достойных кандидатур? Есть, но даже не предлагают, а ведь беженец работал бы с удвоенной энергией, лишь бы доказать, что может принести пользу» (З.Г., мужчина, 34 года, ВПЛ).

3. Перспективы интеграции: возрастной и социальный фактор

В субъективном плане, изгнанные из Абхазии жители Кутаиси, как правило, низко оценивают шансы будущей интеграции в силу причин, рассмотренных выше. Приведем несколько показательных высказываний опрошенных нами «вынужденно перемещенных»:

«Стремление к интеграции должно быть обоюдным. Сколько бы я, например, к ней ни стремился, если нет встречного движения со сто­роны общества, то никакого результата не будет. Если честно, то я к ней и не стремлюсь […] Что, стать такими, как они [местные – авт.]? Что мне это даст, что прибавится в моральном или материальном плане? По-моему, ничего. Я гражданин этой страны, я и так интегри­рован в мое общество, общество таких, как я. Этого мне хватает, к большему не стремлюсь» (Т.Н., мужчина, 35 лет, ВПЛ).

«Некоторые боятся, что если интегрируются в общество, то потеря­ют самобытность, принадлежность к обществу Абхазии. Для меня интеграция – это взаимоотношения с людьми. К сожалению, где бы мы ни находились, везде подчеркивают, что мы беженцы [...] Пока мы не вернемся к себе, какая бы интеграция ни существовала, мы останемся для них [местных – авт.] беженцами. Это ярлык навсег­да...» (Л.К., женщина, 34 года, ВПЛ).

Как показало исследование, наиболее низко свои шансы на интегра­цию оценивают беженцы, чье социальное и финансовое положение наи­менее благополучно. Именно они также склонны демонстративно под­черкивать свою «прошлую» идентичность. Наличие стабильной и соци­ально приемлемой работы, напротив, смягчает трудности интеграции:

«У меня нет проблем во взаимоотношениях. Но здесь в гостинице это для некоторых большая проблема. Это вызвано социальным по­ложением беженцев. И сдержанным, но все-таки негативным отно­шением местных к нам» (Л.К., женщина, 34 года, ВПЛ).

«Я могу о себе сказать, что я активен в обществе, работаю, но, говоря об интеграции, вроде какая нужна была интеграция в свое же обще­ство, но все же я чужой здесь, и сам себя не считаю местным» (З.Ш., мужчина, 32 года, ВПЛ).

Важным фактором интеграции является также возраст: старшему поколению сложнее интегрироваться, нежели молодому. Если стар­шие сформировались в другой социокультурной среде, наложившей определенный отпечаток на их личность, то дети, выросшие уже в Кутаиси, имели совсем иную социализацию. Опрошенные, принад­лежащие к возрастной категории до 19 лет, чувствуют себя в отноше­ниях с местным населением наиболее свободно, и особенно те из них, кто учится в обычных школах:

«Я хожу в местную школу, у меня тут много друзей, почти все ку­таисские. Мне одно время хотелось учиться в школе для бежен­цев, но потом передумал, не хотелось расходиться с друзьями-одноклассниками. Я и здесь себя чувствую хорошо» (Д.Б., мужчи­на,16 лет, ВПЛ).

«У меня очень хорошие отношения как со взрослыми, так и с ровес­никами, с детьми... Никаких проблем нет во взаимоотношениях и с соседями местными» (Д.Л., мужчина, 19 лет, ВПЛ).

Однако, как они отмечают, у них возникают проблемы, относя­щиеся к сфере финансовых возможностей:

«Школьных книг не имею, не смогли купить, очень дорого стоят, так что без книг остался [...] Хочу найти работу и иметь свои карманные деньги» (Д.Б., мужчина, 16 лет, ВПЛ).

Вывод о значимости фактора социализации, а также наличия ра­боты и своего жилья, позволяющего ВПЛ вести общепринятый образ жизни, подтвердился также данными, полученными методом состав­ления сетей общения. Данный метод позволил более точно устано­вить степень включенности вынужденных переселенцев в местное сообщество, а также проанализировать ее причины. Одной из целей исследования было выяснить круг общения ВПЛ, т.е. людей, с кото­рыми респонденты имеют каждодневное, тесное общение, с которы­ми их связывают дружеские отношения. Важно подчеркнуть, что у абсолютного большинства респондентов среди друзей и знакомых ко­личество беженцев в несколько раз превосходит количество местных. Приведем несколько примеров дружеских сетей.

У респондентки Додо М. (женщина, 55 лет, ВПЛ) основной круг общения, друзей и знакомых, состоит из беженцев. Она проживает в коллективном центре с супругом Вахо Б. и с сыном Дато Б. Их основ­ной доход составляет социальная помощь. Она общается в основном с жителями коллективного центра Ириной М., Мананой К., Циалой К., Мариной Ш., Кетино Л., а также с родственниками из Абхазии Светой Х. и Димой Б. Дружеские отношения ее также связывают с соседкой, жительницей Кутаиси, Мариной П., владеющей своим магазином. Додо М. помогает ей в торговле. Друзей и знакомых Додо М. из числа ВПЛ связывают достаточно тесные и близкие отношения, фактически они представляют собой единую, сплоченную группу. В то же время взаимоотношения с местными жителями, соседками Наной Л., Зиной К. и Леной С., носят эпизодический характер. В данном случае можно говорить, скорее, о поверхностном знакомстве, чем о дружбе.

В интервью беженцы заявляют, что у них много друзей, но, как показывает метод составления сетей, абсолютное большинство тех, с кем поддерживается каждодневный, тесный контакт, принадлежат к группе ВПЛ. У респондентов есть и местные друзья, но важно под­черкнуть, что друзья-беженцы и друзья-местные в большинстве слу­чаев между собой даже не знакомы. Из этого можно сделать одно­значный вывод: ВПЛ предпочитают, или вынуждены предпочесть, общение в «своей» среде.

В то же время в случае респондента Дато Б. (16 лет) мы получили несколько иную картину: несмотря на то, что он проживает в коллек­тивном центре, большинство его друзей и знакомых – местные, хотя он идентифицирует себя как выходца из Абхазии. Причины этого до­статочно ясны: он сформировался как личность в городе Кутаиси и воспоминаний о Сухуми у него практически нет. Он живет в обще­житии и учится в местной школе в 11 классе. В общежитии у него дружеские отношения с Экой О. (ВПЛ), Тамрико Б. (ВПЛ), Гиорги­ем О. (ВПЛ), Наной П. (ВПЛ); в классе – с Гиоргием Э., Наной Д., Мамукой Л., Зазой Н; во дворе – с Алеко Д., Важей К., Кристо Д., Геги К., Тамуной Д. Все они связаны друг с другом крепкими друже­скими связями. Важно и то, что отношения с одноклассниками, яв­ляющимися в основном местными, носят не формальный, но живой, непосредственный характер. Следует также отметить тот факт, что отношение к нему со стороны местных друзей является абсолютно адекватным, т.е. они воспринимают его как «своего». Таким образом, можно предположить, что проблема стигматизации беженцев уже не коснется людей его поколения.

Отдельную картину являют также дружеские сети ВПЛ, имеющих постоянную работу и собственное жилье. Рассмотрим случай Тамри­ко М. (женщина, 45 лет, ВПЛ). Она работает в одной из неправитель­ственных организаций. Соответственно, круг общения у нее гораздо шире. Хотя в самой организации работают в основном беженцы, она имеет каждодневные контакты с местным населением и местными неправительственными организациями. С местными соседями у нее также установились тесные дружеские связи и, по ее словам, в их сре­де она не чувствует себя посторонней.

Из всего вышесказанного можно сделать однозначный вывод в том, что проблем в общении с местным населением нет у младшего поколения ВПЛ и у ВПЛ, имеющих стабильную, хорошо оплачивае­мую работу и свое жилье. Соответственно, проблемы интеграции для этих категорий ВПЛ не являются непреодолимым препятствием, хотя и они своей приоритетной целью считают возвращение в Абхазию.

Заключение

Четырнадцати лет, вероятно, должно было хватить для того, чтобы эти люди стали полноценными и полноправными членами того обще­ства, в котором они живут, однако в реальности этого не произошло. Большинство из них, в основном представители старших поколений, по сегодняшний день остаются в социальной изоляции и предпочи­тают взаимоотношения в своей среде. В изменившейся социально-психологической обстановке вынужденное перемещение вызвало у большинства беженцев глубокое чувство отторженности от жизни. У большинства из них резко снизился социальный статус, а также уровень жизни. Поэтому их заветной и неизменной мечтой остается возвращение домой, в Абхазию, что, по мнению беженцев, решит их проблемы. Это позволяет сделать вывод о крайне низком уровне ин­теграции ВПЛ в кутаисское общество.

Сравнительно лучшее социальное самочувствие наблюдается у младшего поколения беженцев, которые в большей степени интегри­рованы в местное общество благодаря тому, что их личностное ста­новление произошло уже в местах нынешнего проживания: дети ВПЛ фактически выросли в Кутаиси, и он является их родным городом.

В ходе исследования было также установлено, что пол практи­чески не влияет на степень интегрированности в местное общество. Вместе с тем необходимо отметить, что женщины легче перенесли последствия конфликта и связанную с ним стрессовую ситуацию, лучше смогли адаптироваться в новой обстановке в силу того, что у них больше возможностей для обеспечения семьи. В отличие от них, большинство мужчин не смогли найти стабильную работу.

Проведенный анализ позволил сформулировать ряд причин, за­трудняющих, или даже делающих невозможным, процесс интеграции беженцев из Абхазии в местное общество:

1.   Пространственная сегрегация, связанная с компактным расселе­нием беженцев: люди, проживающие в одном коллективном цен­тре, имеют контакты в основном между собой и представляют со­бой практически автономные сообщества.

2.   Безработица, которая максимально снижает вероятность соци­альных контактов. В случае же наличия работы ВПЛ зачастую трудятся на местах, не соответствующих их образовательной и профессиональной квалификации, что, в свою очередь, мешает им восстановить имевшийся у них до вынужденной миграции со­циальный статус.

3.   Нацеленность на возвращение, культивируемая в том числе на го­сударственном уровне.

4.   Искусственные барьеры между ВПЛ и местным населением, вы­ражающиеся в создании специальной социальной инфраструкту­ры для беженцев правительственными структурами АР Абхазия «в изгнании».

5.   Недоброжелательное отношение местного населения. Как отме­чают сами ВПЛ, местное общество фактически отторгает их.

Фактически ВПЛ продолжают оставаться группой, изолирован­ной от общества. Наблюдается даже своеобразный процесс «этни­фикации», когда беженцы из Абхазии начинают восприниматься как «другие грузины», как «чужие». И хотя многие беженцы заявляют в интервью, что у них дружеские связей с местными, при тщательном рассмотрении их дружеских сетей выясняется, что местные жите­ли представлены в них минимально и контакты с ними носят фраг­ментарный характер. Большее количество друзей, знакомых среди местного населения наблюдается только у подростков и у социально успешных ВПЛ. Таким образом, как показало наше исследование, основным фактором интеграции, наряду с возрастом, является нали­чие стабильной, достойной работы и собственного жилья.

Решить социальные проблемы ВПЛ, а значит позволить им инте­грироваться в общество, могли бы помочь действенные меры государ­ственной политики. И хотя новая стратегия государства декларирует указанные цели, на деле государство не торопится решать проблемы беженцев, чтобы сохранить у них «мотивацию на возвращение». Для решения проблемы интеграции вопрос о возвращении в Абхазию имеет первостепенное значение. Из-за неопределенности в вопросе, когда беженцы смогут вернуться домой и вернутся ли вообще, они фактически не имеют возможности планировать собственную жизнь в долгосрочной перспективе. Чтобы вернуть им шанс на полноцен­ную жизнь и настоящее гражданство в своей стране, необходима ак­тивная и адекватная политика государства.