Данный материал представляет историю становления психологической поддержки в Нагорном Карабахе, за все время его существования,на фоне непонимания бенефициаро.Текст основан на личном опыте, наблюдениях и изучении темы. Как журналист, я неоднократно освещала эту тему, и все истории, представленные в тексте, собраны во время личных встреч и бесед.
За последние тридцать лет жители Арцаха (Нагорного Карабаха) пережили все возможные этапы становления государства: "освободительное движение", войну, демократические формы прямого волеизъявления граждан (референдум), формирование государственных институтов, смену власти, реформы. И за эти три с лишним десятилетия они пережили все позитивные и негативные события общественно-политической трансформации Карабаха.
Карабахское движение начиналось с большим воодушевлением, и верой во всемогущество и справедливость Советского Политбюро[1]. Однако, затем последовали погромы, аресты и вынужденное переселение сотни тысяч беженцев, Первая карабахская война и почти двухлетняя блокада с голодом и отсутствием коммуникаций, тысячи погибших, пропавших без вести, как среди военных, так и среди мирного населения. Ко всему этому можно добавить еще и социальные проблемы - разрушенные в результате бомбежек здания и дома, отсутствие жилищных условий, физические и моральные травмы.
Травматические десятилетия
Казалось бы, с 1994 года началась мирная жизнь - годы восстановления, социального развития и созидания, но все омрачалось с нерешенным статусом Нагорного Карабаха, постоянной угрозой новой войны, и периодическими сообщениями о погибших (как солдат, так и мирных жителей) на линии соприкосновения. Затем последовали войны и эскалации 2016, 2020, 2023 годов. Каждая война страшнее предыдущей. И каждый раз населению Нагорного Карабаха приходилось заново переживать трагические события.
Но если в 90-е годы, Нагорный Карабах вышел с положительным для армян результатом и долгие годы просуществовал с комплексом победителя, то последующие боестолкновения, в частности война 2020 года, привели к трагическим последствиям для армянской стороны: снова тысячи человеческих жертв, каждая семья скорбит о потере близкого человека. За этим последовала полная блокада в течение 10 месяцев в 2023 году, очередная военная эскалация и передача территорий Азербайджану, и впоследствии - вынужденное переселение.
Любой психолог-специалист с уверенностью скажет, что жители Нагорного Карабаха - это хороший материал для изучения, нуждающийся в глубокой психологической и психотерапевтической помощи, лечении и реабилитации. Ведь более 30 лет, жизнь этих людей проходила в постоянном стрессе, а психологические травмы накапливались из года в год.
Специфика карабахского конфликта заключается в том, что из-за небольшой территории все населенные пункты Нагорного Карабаха с их жителями, вольно или невольно, оказались вовлечены в военные процессы. И неизбежно, непосредственными жертвами конфликта становились женщины, дети, старики. Поэтому, психологическое состояние людей из зоны карабахского конфликта, необходимо рассматривать в комплексе, не разделяя их на социальные категории.
Влияние травмы и стигмы
После Первой карабахской войны такое понятие, как психологическая поддержка, не было популярным. Причин тому было несколько – образование оставалось советским, интернета не было, общество оставалось закрытым, отчасти из-за того, что существовала только одна транспортная связь с внешним миром - через Армению. А после войны, все силы были направлены на восстановление материальных проблем. Однако истории, которые я приведу ниже, показывают, что у людей, живущих в зоне конфликта, очень разнообразный «букет» психологических травм.
Карине[2], ныне 66–летняя пенсионерка, вспоминает, что:
«женщины отвечали за все, что происходило в тылу, и им нельзя было плакать или проявлять слабость ни во время войны, ни в послевоенные годы. Если мужчины воевали, то на плечи женщины ложились все тыловые заботы: выживать в подвале с детьми и пожилыми родителями, обеспечивать их водой и едой, одевать и стирать, заниматься другими домашними делами под постоянными бомбежками, следить за тем, чтобы дети были в безопасности, и одновременно расчищать территорию от разрушений, возникших в результате бомбежек, ухаживать за ранеными, и заниматься похоронами. Кроме того, всем женщинам приходилось ждать и переживать, тщательно скрывая свои тревоги, страхи и мысли от детей и родителей. Это самое трудное».
По ее словам, она «переживала за брата и отца во время Первой карабахской войны, а за сыновей и мужа – во время последующих войн». Женщина не хочет говорить о своем здоровье и признается, что не обращается к врачам, а если что-то начинает болеть, то занимается самолечением. Психологическое напряжение она снимает «тяжелой физической работой или скандалами с соседями».
Марианне сейчас 45 лет. Она родилась и выросла в Баку. Судя по ее рассказам, за свою жизнь, она неоднократно испытывала стресс, но не придавала этому значения, потому что, как она выразилась:
«Тогда никто и не знал таких слов как психология или психотерапия».
По ее рассказам, первое потрясение женщина испытала в юном возрасте, в дни армянских погромов в Баку.
«Мой папа спрятал нас с мамой в укромном месте, а сам занял оборону, чтобы защитить нас в случае нападения азербайджанцев. Он сказал, что не даст нас захватить, а маме наказал, если его убьют, то она должна убить меня, чтобы я не попала в руки к азербайджанским мужчинам. Я слышала все это и видела ужас в глазах матери. Советские военные нашли нас раньше, чем азербайджанцы. Так мы спаслись, но страх остался надолго».
Далее Марианна подробно вспоминает, как они поселились в Степанакерте, как пережили Первую карабахскую войну и первую блокаду (1990-1992гг.) испытывая настоящий голод, без электричества и газа, без связи с внешним миром, как потеряли родных, с какими социальными трудностями столкнулись, как пережили новую войну и блокаду, вынужденное переселение в Армению и тяжелое положение без жилья и стабильности.
«Если меня спросят, как я прожила свою жизнь, я могу ответить точно – в постоянной тревоге. Даже выйдя замуж и родив детей, я не чувствовала ничего, кроме тревоги. И я делала все, потому что этого требовало общество. И сейчас, у меня постоянная тревога. Иногда возникают мысли о самоубийстве из-за страха, что я не смогу справиться с проблемами, с которыми сталкиваются вынужденные переселенцы в Армении, не имеющие крыши над головой, работы и стабильного дохода, то есть потенциальные бездомные».
Овдовевшая во время Первой карабахской войны Гаяне (58 лет) растила своих детей одна. По ее словам, это было очень тяжело как физически, так и морально.
«Помимо социальных послевоенных проблем, я столкнулась с жестокостью общества – непристойными предложениями от «хорошо устроившихся мужчин», и несправедливым и осуждающим отношением со стороны «обеспеченных женщин». Было очень обидно за такое несправедливое отношение. Ведь я и мои дети отдали самое дорогое ради мирной жизни – мужа и отца. И стоило мне оказаться без защиты, с маленькими детьми, как общество стало навешивать на меня ярлыки. Я плакала по ночам , не хотела идти на работу, или вообще выходить из дома. Так я жила много-много лет. Я немного успокоилась, когда мои сыновья выросли, но страх, что меня несправедливо обидят, остался до сих пор».
Майя (48 лет) рассказала, что вышла замуж после Первой карабахской войны, в 1995 году. У нее было два выкидыша. Врачи сказали, что это последствия блокады – многие девушки, пережившие блокаду в подвалах, в голоде и под бомбежками, не могли до конца вынашивать детей.
«Я тогда удивилась такому диагнозу. Но потом оказалась в палате с несколькими такими же девушками, как я. У меня нет ни одной знакомой, которая родила бы с первого раза».
Ануш (48 лет) рассказала, что в мае 1992 года, после того как город Шуши перешел под контроль армянских войск, открылось транспортное сообщение с Арменией, мать отправила ее в Ереван, и наказала родственникам срочно выдать ее замуж. Ей только что исполнилось 16 лет. Родственники незамедлительно выполнили наказ матери. И в 17 лет она родила первого ребенка.
«Мама рассказывала мне потом, что она стремилась устроить меня, как старшую из дочерей, чтобы легче было заботиться о младших. Но в итоге у меня не было осознанного детства и юности. Было младенчество, война, и сразу взрослая жизнь. Я делала все возможное, чтобы мои дети не были лишены элементарных радостей жизни. Но, к сожалению, живя в зоне конфликта, сделать это очень трудно».
Гендерные и межсекторальные аспекты травмы
Все герои перечисленных историй – женщины. Это не удивительно, ведь социальным индикатором любого общества являются женщины. В другую категорию общества, также требующую особого отношения, входят пенсионеры, инвалиды и бывшие комбатанты. Большинство из них одиноки, и непонятно, как они справляются с жизненными трудностями. На государственном уровне им полагается пенсия, уход социального работника. Но нуждающихся намного больше, чем этих работников. Места в интернатах ограничены.
Мгер (50 лет) был призван в армию в разгар Первой карабахской войны. Он сразу начал участвовать в военных действиях. После войны, чтобы заглушить напряжение, начал употреблять алкоголь.
«Я много раз пытался бросить пить: когда женился, потом когда родились дети. И каждый раз я выдерживал два-три месяца. Кошмары возвращались, я начинал заглушать все алкоголем. И однажды моя жена не выдержала, забрала детей и ушла навсегда. А я стал пить еще больше. У меня появились разные болезни. Меня несколько раз забирали в психдиспансер. Но там лечили только уколами – сделают укол, и я отключаюсь на несколько часов. И вот теперь я один, скитаюсь по медучреждениям, без надежды и веры в лучшее».
55-летняя Цовинар рассказывает, что она и еще семь девочек из ее класса не вышли замуж - после войны не хватало парней, так как многие погибли. Всю жизнь девушка помогала семьям своих братьев растить детей.
«Теперь я одна, так как племянники выросли, каждый занят своей семьей. У меня болезни – несколько операций. Жить не очень-то хочется, так как я создаю неудобства своим родным из-за своих болезней. Особенно совестно сейчас, находясь в Армении, где мы беженцы, и у каждого свои заботы».
Ветеран карабахской войны, инвалид первой группы, Арсен (53 года) признался, что ему повезло, что у него крепкие родители и любящая жена.
«После ранения я лишился возможности передвигаться. Я до сих пор жив, потому что жена и родители были рядом, поддерживали меня, следили за моим лечением и самочувствием. Очень помогла моя пенсия и Реабилитационный центр в Степанакерте, где я проходил лечение два раза в год. Там были и психологи. Но по возвращению оттуда, начинались физические и психологические проблемы. Во-первых, в обыденной жизни нет условий для людей с ограниченными возможностями – здания и общественный транспорт не приспособлены для передвижения инвалида. Большинство членов общества считают, что мы должны постоянно находиться дома. Трудоустроиться проблема. Если бы не поддержка жены и родителей, я давно бы сдался. Я живу и чем-то занимаюсь только ради своих родных».
87-летняя Ася вдова, потеряла единственного сына во время Первой карабахской войны. Невестка с детьми уехала в Россию, оставив ее одну. В ходе бомбежек их села стала инвалидом в результате попадания осколков в тело.
«Муж умер задолго до войны. Но когда погиб сын, я думала, что умру, и очень этого хотела. Но Бог никак не забирал меня. Я продолжала жить, мне помогали соседи. И сейчас, в депортации, мне помогают сердобольные люди. В Арцахе я каждый день жила тем, что посещала могилу сына, беседовала с ним, плакала, обнимала надгробный камень. Во время депортации, я думала, что умру по дороге в Армению. Сама не понимаю, как мое сердце выдерживает все это. Не понимаю, почему я живу».
В ходе нашей беседы женщина резко начала сердиться. Она заявила, что устала от вопросов. Сказала, что «все и так все знают, только душу бередят вопросами».
Тигран (23 года) участник 44-дневной войны. По его словам, после демобилизации он вернулся домой, и сам, при поддержке родных, начал отходить от ужасов войны и пытался жить как «нормальный человек».
«У всех нас, кто прошел через эту войну, есть стресс и выгорание. Но нам говорили: «Радуйтесь, что вернулись живыми, вот и живите». И я старался жить. Я не жаловался, ведь многие мои друзья стали инвалидами, а многие погибли».
Никто из моих собеседников не признается, что нуждается в психологической помощи, что они хотели бы воспользоваться такой услугой, проговорить и проработать психологические травмы. Люди просто жили, довольствуясь тем, что им досталось судьбой. Все всех устраивало, как казалось. Не обращали внимания на многие вещи, успокаивая себя фразой, ставшей трендовой в карабахском обществе: «лишь бы не было войны».
Возрастающая осведомленность наряду с сохраняющимся неприятием и предрассудками
Однако именно после войны 2020 года, необходимость развития института психологической поддержки стала серьезно осознаваться на государственном уровне. Разговоры о психологической реабилитации военнослужащих, участвовавших в боевых действиях, раненых и тех, кто стали инвалидами, не вызывали недоумения. В ходе дополнительного изучения и конкретизации проблемы появились новые аспекты - окружение военнослужащих и участников боевых действий также нуждается в психологической реабилитации. Правительство Карабаха, в частности министерства здравоохранения и социальных вопросов, официально пришли к выводу, что для реабилитации важно восстановить личностные ресурсы каждого члена карабахского общества.
В образовательных и медицинских учреждениях Степанакерта и в районных центрах Нагорного Карабаха появились штаты психологов, начали возникать центры социально-психологической поддержки, общественные организации с психотренинговой деятельностью. В основном они работали с группами. В редких случаях, некоторые специалисты проводили индивидуальные сеансы. Профессия психолога постепенно стала восприниматься всерьез, и люди стали положительно относиться к работе психотерапевтов и психиатров.
Зарине (30 лет) до вынужденного переселения из Нагорного Карабаха работала в одном из центров социально-психологической помощи в Мартунинском районе. По ее рассказам, специалистам Центра приходилось идти в семьи, налаживать с ними общение, убеждать их, объяснять, насколько важна психологическая реабилитация и как вредят травмы, накопленные годами.
«Очень редко люди соглашались сами посетить Центр. Причины разные, но в основном - это непонимание и недоверие. Также были отговорки о якобы нехватке времени. Но были и редкие случаи, когда, посетив один сеанс психотерапии, люди желали пройти весь курс реабилитации в самом Центре. В любом случае, в общении нуждаются все. Независимо от глубины травмы, каждый хочет выговориться, и увидеть сочувствие и эмпатию в глазах собеседника».
После вынужденного переселения Зарине продолжила работу в Армении при поддержке Ассоциации социальных работников Армении.
«Излишне говорить, что после всех пережитых трагических событий каждый нуждается в психологе и психотерапевте. И снова мы начинаем с того, как важно подходить к решению социальных проблем в устойчивом психологическом состоянии. И опять же сталкиваемся с тем, что люди отказываются уделять время психологической реабилитации, считают, что это не решит их вопрос выживания и адаптации».
Нежелание выделить время для посещения психолога остается серьезной проблемой. И опять же, трудно сказать, является ли такое отношение следствием устоявшегося отношения к психологии или непонимания глубины проблемы.
Нехватка "времени и сил" для преодоления травмы
В Армении пакет помощи вынужденным переселенцам также включает психологическую реабилитацию. Но воспользоваться этим пакетом могут только те, кто финансово обеспечен, не имеет проблем с жильем, и живет в городах. А таких людей не так много. С другой стороны, люди начали понимать и осознавать, что их психологическое состояние требует лечения, но они не собираются добровольно идти к психологу или находить для этого время.
В качестве иллюстрации опять приведу пару примеров из бесед с вынужденными переселенцами из Нагорного Карабаха в Армении. Теперь они находятся в статусе беженцев. То есть, к тем психотравмам, которые были приобретены в 90-е годы и после 2020 года, прибавились новые слои стресса, тревоги, выгорания и т.д.
У 33-летней Армине было четверо сыновей. Они жили в приграничной деревне. В результате эскалации в сентябре 2023 года погибли двое ее сыновей, 10 и 8 лет. Недавно врачи в Армении диагностировали у женщины повышенный уровень сахара в крови, начинающуюся слепоту, гормональные и психологические нарушения, женские болезни. Армине отказывается лечиться, или посещать психолога.
«Да, я нуждаюсь в том, чтобы меня выслушали, поняли мое горе, помогли справляться с истериками и агрессией. Но у меня нет на это времени. У меня муж и еще двое сыновей. Я хочу заботиться о них каждую минуту, не выпускать их из виду».
Татевик (28 лет) рассказывает, что во время блокады, из-за нехватки еды, многие молодые женщины были вынуждены прервать беременность, и до сих пор страдают от чувства вины, так как считают, что совершили детоубийство. По ее мнению, эти женщины также нуждаются в психологической помощи.
Родители 53-летнего Мишы уже четвертый месяц находятся в больнице. Мужчина рассказал:
«Старики очень трудно перенесли трехдневный, мучительный переход через Лачинский коридор. По приезду в Армению, нам пришлось отвезти их в больницу. Высокий уровень сахара, слепота, гангрена конечностей, проблемы с сердцем, желудком и давлением. Но удручает то, что они не очень стремятся вылечиться. Они говорят, что им стыдно за то, что они живы, в то время как столько молодых людей погибло. Мы с женой думали пригласить к ним психолога, но боимся, что старики будут недовольны».
Георгий (53 года) рассказал, что поселил свою семью в одном из сел Армении. В соседнем доме живут одинокие пенсионеры, которые потеряли своих сыновей в войнах 2020 и 2023 годов.
«В глазах у них горе. Они все время молчат, ни с кем не разговаривают. Каждый раз я прихожу к ним, чтобы поговорить с ними, как-то помочь им. Но они молчат. Они молча угощают меня чаем, молча провожают. Они замкнулись в себе. Я вспоминаю свою мать, когда погиб мой отец. Она была в таком же состоянии. Врачи говорили, что стресс скоро пройдет, что она оттает. Но в итоге мама умерла. Вот и сейчас я смотрю на своих соседей-стариков, и у меня болит сердце за них. Ведь я понимаю, что им необходима глубокая психологическая реабилитация. Но как им это посоветовать, если они даже не обращаются к врачу»?
Из всего вышесказанного можно сделать вывод: карабахское общество – это образцово-показательное «закрытое общество», со своими устоявшимися социокультурными кодами и стереотипами. Это особенно ярко проявляется в образе жизни женщин и не может не отразиться на воспитании их детей. После переезда тревоги за выживание на новом месте - жилье, работа, физическое здоровье, качественное образование, неуверенность в долгом мире в регионе - настолько многочисленны, что на психологическое здоровье не остается ни сил, ни времени.
Кроме того, состояние людей настолько запущено, что приобрело хронический характер. Рассматривая социально-психологические проблемы вынужденных переселенцев из Нагорного Карабаха, необходимо на первый план выдвигать социальный фактор. В противном случае, эти люди, оставшиеся без жилья, работы, пенсий, социальных выплат и здоровья, никогда не согласятся на психологическую помощь. Они не согласятся уделить время, по их мнению, «каким-то беседам», если это время они могут потратить на поиск «хлеба насущного» для семьи. Все стадии проживания горя (отрицание, гнев, внутренний торг, депрессия и принятие), эти люди неосознанно пытаются преодолеть самостоятельно.
